О Хлеб,
о мои товарищ,
ты суров!
Веками люди
лили пот и кровь –
И твое имя,
превращаясь в крик,
Срывалось
с пересохших губ у них..
Веками
властью тайною своей
Ты поневоле
разделял людей...
Но миллионы
именем своим
Соединял!
И был для них един!..
Творец народов и людских судеб,
Да будет свято
твое имя,
Хлеб!
И пусть оно порою
и горчит,
Но рядом с Правдой хорошо звучит!
О Хлеб,
я знаю:
в каждом есть одно
Ржаное иль пшеничное зерно,
Которое — бывает, много лет —
Упрямо пробивается на свет...
И верю:
для достойных
день придет,
Когда зерно — достойное — взойдет...
И все колосья
мы соединим,
О Хлеб,
высоким именем твоим!

Александр Руденко

Особой ценой

Утрами хлебный запах льётся.
Бегут буханки по лоткам.
Я знаю, как тот хлеб даётся
Рабочим праведным рукам.
Его формуют на рассвете,
Чтоб он в духу румяно креп.
Нет хлеба лёгкого на свете,
Во все века был трудным хлеб.
Он труден летом и зимою,
То сев, то жатва, то помол.
Тот хлеб особою ценою
Ложится пахарю на стол.
Ему, как прежде, так и ныне,
Всегда была цена одна.
Она не та, что в магазине,
А та, что во поле цена.

Алексей Мишин

Хлеб

Везде есть место чувству и стихам,
Где дьякон пел торжественно и сипло,
Сегодня я в забытый сельский храм
С бортов пшеницу солнечную сыплю.
Под шепот деда, что в молитвах ник,
Быт из меня лепил единоверца.
Но, господи, твой византийский лик
Не осенил мальчишеского сердца.
Меня учили: ты даруешь нам
Насущный хлеб в своем любвеобилье.
Но в десять лет не мы ли по стерням
В войну чернели от беды и пыли?
Не я ли с горькой цифрой на спине
За тот же хлеб в смертельной давке терся,
И там была спасительницей мне
Не матерь божья — тетенька из ОРСа.
Пусть не блесну я новизною строк,
Она стара — вражда земли и неба.
Но для иных и нынче, как припек,
Господне имя в каждой булке хлеба.
А я хочу в любом краю страны
Жить, о грядущем дне не беспокоясь.
...Святые немо смотрят со стены,
В зерно, как в дюны, уходя по пояс.

Алексей Прасолов

Мы под озимые пахали.
Мне тракторист вручал штурвал
и сразу, как на сеновале,
в кабине рядом засыпал.
Во сне покашливая сухо,
зарывшись в ватник с головой,
он слушал все-таки вполуха
надсадный двигателя вой.
И мучили его кошмары —
не пожелаю и врагу,—
что трактор наш,
больной и старый,
всё, скажет,—
больше не могу.
И под капотом хрустнет звонко,
и молча глянем на беду —
на сломанную шестеренку,
а где запчасть возьмешь в страду!
Но бодро строили мы планы
на том, что все же хватит сил
и совести у ветерана,—
недаром честно век служил!
И он старался, молодчина,
с одышкой, но за кругом круг
шел по назначенному клину
действительно железный друг!

Аркадий Каныкин