О времена, милая мама, о нравы...
Я вот стеснялась тебя попросить
с глазу на глаз,
но не стесняюсь публично просить
и печатно.
Просьба-то, в общем, пустячна:
пожалуйста, мама,
после того, как прощусь я и двери
захлопну,
протопочу по ступенькам
все восемь пролетов
и поплетусь, побегу, пошагаю
двором
наискосок — от дверей
и до подворотни,
выгляни в форточку, мама!
Так делал отец.
Но вот теперь его нет,
и окно опустело...
О времена, милая мама, о дети,
Мы — повзрослевшие
и почужавшие дети...
В чем мы нуждаемся?
Чем вы нам в силах помочь?
Материально?
Материя наша — покрепче...
Добрым советом?
Но кто теперь следует
добрым советам?
Тем, что понянчите внуков...
А если нет внуков?
Но вот в одном мы нуждаемся,
как оказалось,
без исключения все, всякий раз,
когда видимся с вами:
в том, чтоб, прощаясь,
вы нам из окошка махали...
Мама, а знаешь, я тебе больше
скажу:
мы умираем ведь не от инфаркта
и рака,
просто мы шеи сворачиваем себе,
тщетно и долго оглядываясь
на окна,
те, из которых вослед нам никто
не смотрит.
А иногда происходит такое:
с подъятым
жалким лицом
и со взором, беспомощно ждущим,
мы оступаемся, падаем,
что-то ломая
в хрупком, хотя уже взрослом,
своем организме,
и утверждаем позднее,
что пострадали
в авиа-, авто- или иной
катастрофе.

М. Борисова